А не темные ли темени затемняли,
А не черные тут облаци попадали,
Летит по воздуху люта змея,
Летела же змея да через Киев-град.
Ходила тут Забава дочь Путятична,
Юна с мамками да с няньками
Во зеленом саду гулятиться.
Подпадала тут змея было проклятая
Ко той матушке да ко сырой земле,
Ухватила тут Забаву дочь Путятичну,
Во зеленом саду да гуляючи,
Во свои было во хоботы змеиные,
Унесла она в пещерушку змеиную.
Тут Солнышко-Владимир стольно-киевский
По три дня он билиц-волшебниц скликивал:
Кто бы мог съездить во чисто поле,
Кто бы мог достать Забаву дочь Путятичну?
Как проговорит Алешенька Левонтьевич:
«Ай ты, Солнышко-Владимир стольно-киевский,
Ты накинь-ка эту службу на Добрынюшку,
На молода Добрынюшку Никитьевича;
У него-то со змеей заповедь положена:
А не ездить боле во чисто поле,
На те горы Сорочинские,
Не топтать-то малых змеенышей,
А змее не летать да на святую Русь,
Не полонить ей да людей русских.
Он достанет нам Забаву дочь Путятичну,
Без бою, без драки-кровопролития».
Как пошел Добрыня, закручинился,
Он повесил буйну голову,
Утупил он ясны очи во сыру землю.
Как проговорила Добрынина матушка,
Пречестна вдова, Афимья Александровна:
«Ай же, ты, Добрынюшка Никитьевич,
Что же, ты, Добрыня, закручинился?
Али место тебе было не по чину,
Али чарой на пиру тебя пообнесли,
Дурак на пиру да насмеялся-де?»
Испроговорит Добрыня родной матушке:
«Место мне было ведь по чину,
Чарою меня да не пообнесли,
А дурак-то на пиру не насмеялся-де.
Как Солнышко-Владимир стольно-киевский,
Он накинул мне да службу ведь великую:
Что съездить мне далече во чисто поле,
Сходитьна тую гору Сорочинскую,
Сходить во нору глубокую,
Достать-де Князеву племянницу,
Мол оду Забаву дочь Путятичну».
Испроговорит Добрынюшкина матушка:
«Богу ты молись да спать ложись,
Буде утро мудренее буде вечера,
День у нас же буде там прибыточен.
Ты пойди-ка на конюшню на стоялую,
Ты бери коня с когпошенки стоялой,
Батюшков же конь стоит да дедушков,
А стоит бурка пятнадцать лет,
По колен в назем же ноги призарощены,
Дверь по поясу в назем зарощена».
Приходил тут Добрыня, сын Никитьевич,
А ко той ли ко конюшенке стоялой,
Повыдернул же дверь он вон из назему,
Конь же ноги из назему да вон выдергивал.
А берет же тут Добрынюшка Никитьевич,
Берет Добрынюшка добра коня
На ту же на узду да на тесьмяную,
Выводит из конюшенки стоялой,
Кормил коня пшеною белояровой,
Поил питьями медвяными.
Он вставал по утрушку ранешенько,
Умывался по утрушку белетенько,
Снаряжался хорошохонько;
Обседлал он дедушкова добра коня,
Садился скоро на добра коня,
Провожала его родная матушка,
На прощаньице ему плетку подала,
Подала тут плетку шемахинскую,
О семи шелков да было разных,
Сама говорила таково слово:
«Когда будешь далече во чистом поле,
На тех горах Сорочинских,
А притопчешь-то всех младых змеенышей,
Подточат у бурки они да щеточки,
Так возьми ты плеточку шелковую,
Бей бурушку промежду ушей;
Станет бурушка-каурушка подскакивать,
А змеенышей от ног он да отряхивать,
Притопчет всех да до единого».
Тут простилася да воротилася.
Видели тут Добрынюшку да сядучи,
А не видели тут удалого поедучи,
Не дорожкою поехал, не воротами,
Через ту стену поехал городовую,
Через ту было башню наугольную.
Он поехал по раздольицу чисту полю;
Да он в день ехал по красну по солнышку,
То он в ночь ехал по светлому по месяцу.
Он подъехал к горам да Сорочинским,
Да стал ездить по раздольицу чисту полю,
Стал он малых змеенышей потаптывать.
Он проездил целый день с утра до вечера,
Притоптал да много-множество змеенышей,
Подточили-то змеи коню под щеточки,
И услыхал молодой Добрынюшка -
Его добрый конь да богатырский,
А стал на ноги да конь припадывать;
То молоденький Добрынюшка Никитьевич
Берет плеточку шелкову во белы руки,
То он бил коня да богатырского,
Первый раз его ударил промежду ушей,
Его добрый конь да богатырский,
По чисту полю он стал помахивать,
По колена стал в земелюшку погрязывать,
Из земелюшки стал ножки он выхватывать,
По сонной копне земельки он вывертывать,
За три выстрела он камешки откидывать;
Он скакал да по чисту полю поманивал,
Он змеенышей от ног своих отряхивал,
Потоптал всех малых змеенышей,
Притоптал он всех да до единого.
Как из норы да из глубокой
Выходило змеище-Горынище,
Выходила змея да та проклятая,
Сама говорит да таково слово:
«Как у нас с тобой была заповедь положена,
Чтобы не ездить тебе во чисто поле,
На ту гору Сорочинскую,
Не топтать малых змеенышей,
Моих же роженых малых детушек!
Испроговорит Добрыня сын Никитьевич:
«Ай же ты, змея, да ты проклятая,
Ты зачем летела через Киев-град,
Зачем ты взяла у нас княжеву племянницу,
Молоду Забаву дочь Путятичну?
Ты отдай-ка мне Забаву дочь Путятичну
Без бою, без драки-кроволития!»
Не отдавала она без бою, без драки-кроволития,
Заводила она бой-драку великую,
Да большое тут с Добрыней кроволитие;
Бился тут Добрыня со змеей трои сутки,
А не может он побить змею проклятую;
Наконец, хотел Добрынюшка отъехати,
Из небес да тут Добрынюшке да глас гласит:
«Ах ты, молодый Добрыня сын Никитьевич,
Бился со змеей ты да трои сутки,
А побейся-ка с змеей да еще три часа!
Тут побился он, Добрыня, еще три часа,
А побил змею да он проклятую.
Попустила кровь свою змеиную,
От востока кровь она да вниз до запада;
Приняла матушка да тут сыра-земля
Этой крови да змеиной.
А стоит лее тут Добрыня во крови трои сутки,
На коне сидит Добрыня, приужахнется,
Хочет тут Добрыня прочь отъехати,
Из небес Добрыне снова глас гласит:
«Ай ты, молодый Добрыня сын Никитьевич,
Бей-ка ты копьем да бурзамецким
Да во ту матушку сыру-землю,
Сам к земле да приговаривай:
"Расступись-ка ты же, матушка сыра-земля!
Ты прими-ка эту кровь да всю змеиную!"
Стал же бить да во сыру землю,
Сам к земле да приговаривать.
Расступилась было матушка сыра-земля
На все на четыре да на стороны,
Приняла да кровь в себя змеиную.
Опускается Добрынюшка с добра коня,
Сошел во нору во глубокую;
Там много князей, бояров,
И много русских могучих богатырей,
А мелкой силы и сметы нет.
Испроговорил Добрыня сын Никитьевич:
«Теперь вам да воля-вольная!»
А выводит Забаву дочь Путятичну
А из той было пещерушки змеиной,
Да выводит он Забавушку на белый свет.
А садился тут Добрыня на добра коня,
Брал же он Забаву дочь Путятичну,
А поехал тут Добрыня по чисту полю.
Испроговорит Забава дочь Путятична:
«За твою было великую за выслугу
Назвала бы я тебя инее батюшкой,
Да назвать тебя, Добрыня, нынче не можно!
За твою было великую за выслугу
Я бы назвала ныне братцем да родимыим,
А назвать тебя, Добрыня, нынче не можно!
За твою было великую за выслугу
Я бы назвала ныне другом да любимыим,
В нас же вы, Добрынюшка, не влюбитесь!»
Говорит же тут Добрыня сын Никитьевич:
«Ах ты, молода Забава дочь Путятична,
Нас нельзя назвать же другом да любимыим!»
Да и поехал-то Добрыня в стольный Киев-град,
Приехал к князю на широкий двор,
Опускает он Забавушку Путятичну,
Да повел в палаты белокаменны,
Да он подал князю то Владимиру
Во его во белые во ручушки.
А тут этой старинушке славу поют.
