Во владеньях Аида Среди душ гонимых роя Есть для тех, кто незапятнан, Незакатной славы луг. Но забвение обиды Чуждо древнему герою. Память жизни невозвратной Пострашней телесных мук. Нет прощенья и за гробом. В злобе мы не умираем, А от ярости сгораем, Сохраняя право мстить. Кто б на месте Деифоба Мог обидчика простить?

Но вот они достигли края равнины, назначенного теням славных воителей. Эней узрел Тидея и Парфенопея, пропустивших его без внимания. Другие, тоже ахейцы, при виде его сверкавших во мраке доспехов задрожали и бросились прочь, как тогда, под стенами Трои, когда он гнал их к кораблям. Потом перед ним прошли дарданцы. Они со всех сторон окружили Энея, чтобы взглянуть на него и узнать, зачем он спустился к усопшим.

Перед Энеем предстал Деифоб, едва узнаваемый — весь в крови, с изувеченным лицом и телом.

Это ты, Деифоб? — обратился Эней к тени. — Кто над тобой надругался? Тебя видели в груде тел. Но не смог я тело твое предать троянской земле, а воздвиг тебе кенотаф близ Ретейского мыса, меч в него положил, имя твое написал и трижды к манам воззвал.

Ответила тень:

Да, мне известно, что заботы твои на это поле меня привели. А бедам своим я обязан лаконке. В ту ночь, когда конь роковой был поднят на высоты Пергама, я был принят Еленой. Последнюю ночь я проводил в радостях ложных. Сон, смерти подобный, мне члены сковал. Она беспрепятственно мой похитила меч и открыла дверь Одиссею, подстрекателю убийства, и Менелаю. В чертог ворвались и другие данайцы. И вот следы их злодейств. О боги, если к вам о возмездьи взывать не грешно, за бесчестье воздайте ахейцам!

Эней! — перебила Сивилла. — Близится ночь, и кончается время, какое дано нам богами. Отсюда идут две дороги: одна из них в тартар, другой мы вступаем в элизий, к светлым просторам, к лугам, не сжигаемым солнцем.

Не сердись, великая жрица, — проговорил Деифоб. — Я удаляюсь и вновь отдаю себя мраку. Шествуй, Эней! Шествуй, краса нашей Трои! Пусть судьба твоя будет счастливой!