Боги! Это не вы ли Великим сделали Рим? Или он Танаквили Обязан величьем своим?
Не под ее ли напором Рим пробудился от сна, Выйдя на новый форум, Славный во все времена?
Ранним утром страж, охранявший Римские ворота славного этрусского города Тарквиний, проснулся от дребезжания колес. Высунувшись из своего укрытия в стене, он увидел спускавшуюся по склону холма четырехколесную повозку, а за нею еще четыре возка, нагруженные доверху вещами. У ворот возница придержал мулов. Из раздвинувшегося полога высунулась голова женщины. Она была уже не молода. Но трудно было сказать, сколько ей лет. Лицо с широко расставленными глазами источало властную силу.
Почтительно поклонившись, страж спросил:
И все-таки ты, Танаквиль, решилась отправиться на чужбину?
Та, которую назвали этим именем, отозвалась не сразу, видимо решая, стоит ли вступать в разговор с простым воином. Наконец она сказала:
И родина покажется чужбиной, если мужу закрыты все пути. Тебе ведь известно, что мой тесть — грек Демарат?
Страж понимающе кивнул головой и дернул цепь. Ворота со скрипом раздвинулись. Повозка въехала в узкий коридор, образованный двумя стенами, и оттуда раздался глухой женский голос:
Прощай, родина!
Счастья тебе и Тархне на новом месте! — отозвался страж.
К полудню в повозке стало душно, и Тархна снял свой пилей. Но Танаквиль мгновенно напялила его ему на голову.
Перед чуждыми богами надо впервые появляться с покрытой головой, — объяснила она мужу.
Тархна не стал спорить. За годы жизни с Танаквиль он привык не только к непреклонности ее характера, но и к тому, что она считала себя сведущей во всем том, что было принято называть «этрусским учением», хотя ему самому это «учение» казалось собранием варварских суеверий. Стерев со лба пот тыльной стороной ладони, Тархна вновь погрузился в дремоту. Когда же он открыл глаза, ему предстала впереди огибающая холмы река.
Взгляни, это — Тибр! — толкнул он супругу.
А за Тибром — Рума, — проговорила она, почему-то вглядываясь в небо, а не туда, куда смотрел муж.
Рума! — протянул Тархна. — Ты называешь эту дыру Румой? Но почему я не вижу черепичных кровель? А где храмы? Где, наконец, цирк? Он отсюда должен быть виден, если бы он был. Клянусь Херкле! Лучше было бы нам не покидать Тарквиний.
И тогда бы тебя всегда презирали как чужеземца! Тебе были бы закрыты пути к власти! — произнесла Танаквиль негодующе.
Но в Руме я буду еще большим чужаком. Ведь мать у меня из расенского рода.
Рума состоит из одних чужаков, — успокоила Танаквиль супруга. — Там ты будешь как все. Город ведь основан пастухами и разбойниками, бежавшими отовсюду и получившими убежище. Потом они напали на сабинских девушек и обзавелись семьями…
Постой! — перебил Тархна. — Там стадо. Без пастуха и сторожевых собак. Стадо в городе!
Я не вижу никакого стада, — раздраженно проговорила Танаквиль, не опуская взгляда.
Смотри! Вон там высокий, отдельно стоящий холм с двумя раздвоенными вершинами, правее — другой холм, густо застроенный хижинами, а между ними пустое пространство. И там пасут овец.
В это мгновение огромный орел камнем упал с неба на голову Тархны и, схватив когтями пилей, снова взмыл вверх.
Люди, скопившиеся у переправы через Тибр, долго не могли прийти в себя от удивления.
Этот орел — посланник Тинии. Тиния дал знать, что тебя ожидает корона и царская власть, — с ликованием произнесла Танаквиль.
Вскоре обитые железом колеса застучали по бревнам. Это немало удивило Тархну, поскольку этруски строили мосты из камня.
Деревенщина! — выпалил он. — Куда ты меня привезла!
Но Танаквиль терпеливо объяснила супругу, что румеи сооружают мосты из бревен, притом на дубовых сваях, из страха перед своими богами, которые привыкли к старинным обычаям и не терпят мерзкого им по самой своей природе железа.
Если буду царем, — воскликнул Тархна, — я их заставлю почитать богов, которые благоволят не только к дереву, но и к металлам. Ведь государству не достигнуть могущества без железа, находящегося под защитой нашего Сефланса.
Въехав на другой берег Тибра, Тархна и Танаквиль увидели несколько десятков человек, прохаживающихся между выставленными на продажу быками, коровами и овцами. Среди них по добротной одежде они узнали расена и, подозвав его, вступили с ним в разговор.
Расен, оказавшийся пришельцем из Вей, города, расположенного рядом с Румой, объяснил, что торжище на берегу Тибра здесь называется Бычьим, хотя продают также коз и рабов, что рабы в Руме дешевы, а лучшие дома находятся на холме, имя которому Палатин.
Воспользовавшись этим советом, Танаквиль приказала вознице двигаться к Палатину. В тот же день супруги приобрели дом, который в Тарквиниях мог бы показаться жалким, но по румским понятиям считался приличным. Здесь выгрузили вещи и заполнили ими низкие помещения с земляными полами. У ворот Танаквиль поставила раба, приковав его цепью к столбу. Раб должен был отвечать всем любопытствующим, что домом владеет сиятельный Луций Тарквиний, который приглашает каждого свободного жителя города быть его гостем. Тарквиний — так теперь звучит переиначенное на румский лад имя этруска Тархна из Тарквиния.
Приобретенный дом Танаквиль вскоре перестроила, добавив к нему обширную переднюю, освещаемую через прорубленное в кровле отверстие квадратной формы. Такие же помещения вскоре стали строить и в других домах, называя их этрусским словом «атрий».
Дружелюбием и щедростью Луций Тарквиний вскоре сумел привлечь римлян, отличавшихся чисто крестьянской скаредностью. Сведя с Марцием знакомство накоротке, он охотно выполнял его поручения, не скупясь на серебро. Царь стал приглашать Тарквиния на совещания по государственным делам. Советы, предлагаемые Тарквинием, а на самом деле Танаквилью, были разумнее всех других. Дело дошло до того, что Анк Марций назначил Тарквиния опекуном своих несовершеннолетних сыновей.
Через несколько лет после переселения в Рим Тархны и Танаквили царь Анк Марций внезапно скончался. Двадцать четыре года он правил Римом и сделал для его процветания не меньше, чем любой из его предшественников, занимавших трон более половины своей жизни.
Римскому народу и сенату предстояло осуществить выбор его преемника. И тут Тарквиний по совету Танаквили сам предложил себя в цари, что немало удивило римлян. Предварительно отослав сыновей покойного Анка на охоту, он обратился к согражданам на латинском языке, который уже знал достаточно хорошо:
— Квириты! Вот я перед вами, весь как есть и каким вы меня успели узнать. Не удивляйтесь, что власти над вами домогается чужеземец. Не я первый! Кем, как не чужеземцами, были Ромул и Тит Таций! А Нума Помпилий, дед недавно умершего царя! Вам ведь известно, что он был родом из сабинских Кур и стал царем в совершенно чужом для него городе. Я же прожил в Руме немало времени и успел под руководством такого безукоризненного наставника, как Анк Марций, изучить ваши законы и обычаи.
Сенаторы, конечно, подметили ошибки в произношении оратором отдельных слов. По привычке он назвал Рим Румой. Но речь произвела благоприятное впечатление, и Тарквиний был единодушно избран царем, на языке румейцев рексом. Вступив в должность, он продолжил войну с латинянами, захватил и разрушил Апиолы, один из городов племени вольсков на берегу Альбанского озера. По возвращении в Рим он занялся постройками, стремясь придать городу блеск своего могущества и приучить римлян к этрусским порядкам и верованиям.